Самого Храма с вершины горы не было видно - лишь дым и длинные языки пламени. Над деревьями плыли бесчисленные искры, казалось, что вокруг Кинкакудзи поднялся вихрь из золотой пыли. Я сел, скрестив ноги, и долго смотрел на эту картину. … Еще поживем, подумал я.

                              Юкио Мисима. "Золотой храм"

Цветы сакуры!

Куда так торопитесь?

Зачем распустились?

                                                            Кито

Прежде чем начать разговор по теме, выведенной в качестве заглавия данного очерка, хочу предупредить, что отнюдь не ставлю перед собой столь глобальной задачи как освещение проблемы возникновения и развития всего японского авангардного направления. Этому может быть посвящена не одна серьезная диссертационная работа. Это вполне может стать делом всей жизни исследователя - так эта тема многогранна и объемна. Мы же сегодня ограничимся лишь некоторыми вопросами по этой теме, в связи с чем обратимся к творчеству некоторых деятелей современного японского искусства. Что же касается видов искусства, остановимся на литературе и театре.

В своем известном эссе "Похвала тени" "японский Уайльд" Дзюнъитиро Танидзаки, со свойственной ему простотой и вместе с тем оригинальностью и изяществом, фактически раскрывает самую суть японской традиции. И традиция эта предстает в этой короткой литературной зарисовке не как нечто абстрактное, зародившееся само по себе, из ниоткуда, а в виде конкретного, законченного по своей сути явления, органично вплетенного в мировоззрение, стиль жизни, быт японца. Здесь - особенное ощущение бытия, причем как в философском отношении, так и в таких вещах, как, допустим, стремление обустроить свое жилище так, чтобы преобладали мягкие, ненавязчивые, сумеречные тона, чтобы свет, проникающий в окна, был не резок. В стремлении созерцать окружающее, ловя каждое мгновение бытия и осознавая неповторимость этого мгновения, заключается традиция японского миропонимания, а значит и искусства.

"Темнота, входящая основным элементов в Но и рождающая своеобразную красоту, в наше время создает какой-то особый мир "тени", который можно увидеть лишь на сцене, но в старое время этот мир не был разобщен с реальной жизнью. Темнота, царящая теперь в Но, прежде царила в каждом жилище японца…" [1] Так, органично и естественно, осуществлялся переход от жизненного бытового уклада японца к искусству, так перетекали друг в друга искусство и быт. С моей точки зрения, с такой силой и так ярко это проявилось в японской культурной традиции и ни в какой другой. Преображение действительности, способность увидеть эту действительность как бы в фокусе, через призму искусства, всегда было свойственно японцу. Напоминающие большие игрушки храмы, пагоды, другие строения; театральная традиция, основой которой является символичность, а значит преображенная действительность, школа живописи, где цель все та же - отобразить действительность, но не в ее реальном воплощении, а увиденную в сказке, во сне, в фантазии.

Танидзаки, умный и проницательный представитель японской литературы, с сожалением и горечью говорит о том, что неумолимое влияние технического прогресса и путь, на который вступила Япония в связи с этим, беспощадно губят сбереженное веками. Это тем более страшно для него, что он, писатель, взращенный именно традицией, ощущает, что является одним из последних. Нарушить невидимую цепь передачи навыков младшим ученикам - смерти подобно. Но в том-то и трагедия, что, под влиянием процессов и течений, приносимых чуждой западной культурой, передавать самое сокровенное некому. Писатель не говорит об этом впрямую, он лишь сожалеет, что яркий электрический свет заглушил, уничтожил тот сокровенный уютный полумрак, в котором так приятно было находится, который так располагал к размышлениям о смысле бытия или к откровенному разговору за трапезой. Но между строк мы угадываем именно горечь и сожаление по поводу того, что все не просто проходит, но меняется до неузнаваемости, и не всегда в лучшую сторону.

Танидзаки заканчивает свое эссе следующими словами: "Я желал бы снова вызвать к жизни постепенно утрачиваемый нами "мир тени", хотя бы в области литературы. Мне хотелось бы глубже надвинуть карнизы над дворцом литературы, затемнить его стены, отнести в тень то, что слишком выставлено напоказ, снять ненужные украшения в его залах.

Я даже не претендую на то, чтобы это было сделано во всех домах. Достаточно хотя бы одного такого дома. Отчего бы не попробовать погасить в нем электричество и посмотреть, что из этого получиться?". [2]

Эссе "Похвала тени" написано в 1934 году. Только начали свою деятельность многие представители японской литературы, театра, кино, убеждения и творческая направленность которых были сходны с темами Танидзаки. В кино это Кэндзи Мидзогути, в литературе - младший современник Танидзаки Ясунари Кавабата. Еще не снят замечательный фильм Кэй Кумаи "Смерть мастера чайной церемонии" - на мой взгляд, одна из лучших картин, тема которой - не просто традиция как основа жизни, но душа японца, для которого следование этим традициям - основа жизни.

Однако уже тогда, в 1934, Танидзаки охватывает тревога за судьбу японской традиции, причем он хорошо понимает, что вслед за сокровенной "тенью" исчезнет внутренняя суть, корни, что-то самое важное, что на протяжении веков было стержнем японского общества и взаимоотношений людей. Он не напрасно опасался. Япония сегодня - один из крупнейших мегаполисов мира, снабженный всеми атрибутами мегаполиса. Эта страна обладает удивительной способностью к возрождению. Война и Хиросима - самые яркие примеры. После них Япония в кратчайшие сроки восстановила и приумножила все, что было разрушено, стерто с лица земли. Японские технологии уже очень долгое время прочно удерживают лидирующее положение. Электрический свет заполонил улицы больших городов, и когда с такой улицы попадаешь в небольшой ресторанчик, где все вроде бы соответствует той обстановке, что описана в эссе, где тускло горят фонарики, все выдержано в коричневых тонах, где относительно тихо и, кажется, создана идеальная атмосфера для сокровенного общения, все равно погрузиться в эту обстановку не получается - подсознание предупреждает, что через некоторое время ты снова окажешься на улице и все вернется на круги своя. Так что опасения Танидзаки сбылись. Сбылись в том отношении, что, безусловно, уже не вернуть полностью ту интимность, ту тишину, которая когда-то царила на улицах старого Эдо [3], которая присутствовала в уютных маленьких японских домах.

Да, то время ушло. И Япония добровольно приняла на себя груз, который несут все развитые страны, груз цивилизации, развивающейся путем технологий. Что совершенно Японии чуждо. И тем удивительнее и парадоксальнее то, что на этом пути она достигла результатов, до сих пор недостижимых, пожалуй, ни одной европейской страной. Такова внешняя ситуация. Но что происходит внутри? Так ли спокойно при этом сознание современного японца, привыкшего к тишине на генетическом уровне?

Даже проницательный Танидзаки не мог предвидеть, что через каких-нибудь сорок лет на арену японской литературы выйдет писатель, который, как кажется, вышел совсем из другого "гнезда". Рю Мураками (однофамилец Харуки Муракими) - представитель поколения и культуры, порожденных последствиями внедрения высоких технологий.

Русскому читателю и зрителю Рю Мураками должен быть знаком по романам "69" и "Все оттенки голубого", а также по фильму "Кинопробы" (1999), снятому по его книге режиссером Такаси Миике.

Разнузданность и фамильярность, пренебрежение к моральным устоям, к рамкам, в которые пытается загнать молодых людей школа и другие учебные заведения, отсутствие позиций и интересов - вот основные мотивы поведения героев его книг. Мураками сознательно старается наводнить такими вещами свои произведения, он выставляет это на первый план, без отступлений, без комментариев, без авторского отстраненного взгляда на происходящее. Напротив, он помещает самого себя, персонаж, от имени которого ведется повествование, - в самую гущу событий. Книги Мураками - крик, обращенный в никуда, крик о помощи, которую неоткуда ждать. И для того, чтобы заполнить вакуум, который возникает в юных душах героев, Мураками отправляется вместе с ними на подготовку забастовки в школе, которая выражается в уродовании ее здания, испражнениях на стол директора и других бессильных выходках подобного рода ("69"). Он принимает участие в чудовищных оргиастических сценах вместе со своими друзьями, пьет до рвоты, а в короткие минуты "затишья" узнает, что у его приятеля, который занимается тем же чем и он, умерла мать и что родные о нем беспокоятся ("Все оттенки голубого").

В современной Японии любят нонконформиста от литературы Рю Мураками. Сегодня он ближе японцам, чем, скажем, его однофамилец Харуки Мураками с его недосказанностью, с его присутствующими в одном произведении несколькими сюжетными мотивами, ни один из которых не доведен автором до логического конца. Сюжетные линии Харуки словно растворяются в дымке, что, кстати, гораздо точнее отвечает традиционным направлениям японской культуры, что, как кажется, должно быть более близко японцам, нежели жестокая проза Рю. Интерес современных японцев к творчеству Рю Мураками объясняет и открывает некоторые вещи, с помощью которых можно составить представление о стиле жизни этой страны сегодня. Безжалостная гонка за жизнью и постоянное беспокойство о своем "завтра" породили "клиповое" мышление, которое, в свою очередь, выражается в потребности освоить в наиболее короткие сроки набольшее количество информации. А это не может пройти безболезненно для души. Проза Мураками стремительна. Она захватывает и несет читателя, подобно водному потоку. А основная тема - бессилие и желание вырваться на свободу из-под пресса правил и норм, которыми издавна дышало японское общество и которые оказались абсолютно лишними, балластом, с вливанием в жизнь молодых людей бурных потоков западной культуры. В нравственном отношении и в отношении сохранения своей истории это, безусловно, отрицательно. Однако, как известно, времена рождают своих героев и свое искусство. Рю Мураками - именно такой герой.

Но даже в отношении Рю Мураками, фигуры, на первый взгляд, рожденной исключительно западной культурой, не все так просто. В его творчестве есть тенденции и признаки культуры восточной. Проявляется это, например, в его стилистике повествования, в стремлении нарисовать перед читателем зримый образ эпизода. Он создает подробную картину, на которой отчетливо проступают детали. Этот принцип соблюден режиссером Такаси Миике в картине "Кинопроба" - многие сцены решены как неподвижные фотографии. А это чисто национальный штрих.

Обратимся к театру - искусству, с древних времен занимающему одно из центральных мест в развитии японской культуры. Здесь причудливым образом соединяются и взаимодействуют вещи, пришедшие из глубины веков, бережно сохраненные и передающиеся из поколения в поколение, и совершено, казалось бы, несовместимые с традицией веяния, иногда даже направленные на разрушение традиций и их пародирование.

Жанр Буто, созданный известным деятелем Тацуми Хидзиката, как будто идет вразрез с традицией древнего японского театра ("Но", "Кабуки" и др.), где основным принципом является следование закрепленной раз и навсегда форме. Ученик и последователь Тацуми Хидзиката, Мин Танака, в 1985 году в горном селении Хакушу создал свою "Ферму Погоды Тела" - общество, корпорацию людей, постоянно живущих вместе, по принципу общины ведущих хозяйство и исследующих свойства человеческого тела в пространстве. Слушая атмосферу вокруг и самих себя, они создают свой индивидуальный танец, никогда не закрепляющийся, каждый раз новый. Танец этот ни на что не направлен. Он рождается и умирает вместе с вечнотекущим временем. Потому будущее, как говорит Мин Танака, не интересует создателя танца Буто. Человек живет лишь мгновениями настоящего, которые непрерывно рождаются и умирают. Не стремиться к результату, не облекать танец в форму, не создавать методики. Безусловно, это не отвечает условиям традиции японского театра. Однако принцип "прислушайся к окружающему, почувствуй атмосферу, невидимые токи, исходящие от природы", заложен в сознание японского художника с тех времен, когда художник этот стал осознавать себя как личность, т.е. с того момента, когда, собственно, возникло искусство. Интересно и другое. В традиции Востока огромную роль играет такое явление, как стремление к обезличиванию. И это отнюдь не значит слияние с серой массой, уничтожение индивидуальности. Обезличиться - значит полностью слиться с окружающим, с природой, с ветром, с деревьями, водой, обрести гармонию единения со всем сущим, с тем, откуда мы пришли и куда уйдем. Идеал для Мин Танака - перестать быть человеком, когда танцуешь Буто. В какой-то момент он становится деревом, в следующий - рекой, потом - ветром. А ведь все, кто хоть немного знаком с древними восточными практиками, знают, что процесс медитации, например, только тогда по-настоящему эффективен, когда сознание полностью сливается со средой.

Сейчас Мин Танака успешно сотрудничает с Театром Школа Драматического Искусства в Москве. Он показывает здесь свои сольные спектакли и создал совместный с Театром проект "Гости Гойи из тьмы", где заняты актеры этого Театра. Одновременно он набирает группу добровольцев, желающих постичь Буто. Группа набирается без ограничения возраста, образования, умений и рода занятий.

Но, быть может, имеются иные формы современного театра Японии, рожденные целиком под влиянием западного искусства? Пока подобных примеров привести не могу.

Возьмем еще один коллектив - Театр "Яманотэ", созданный в 1984 году Масахиро Ясуда и Наруси Икэда на основании театрального кружка в Университете Васэда в Токио. Изучая направление этого коллектива и беседуя с его участниками, в частности с руководителем и директором Масахиро Ясуда, я столкнулась с рядом тем и проблем, достойных внимания и детального изучения. Если в русском театре следование традиции подразумевает, прежде всего, духовную сторону, а не внешние атрибуты (конечно, если мы имеем дело с хорошим режиссером), то японская театральная традиция, сохраненная до сего дня, предполагает, в первую очередь, освоение мельчайших деталей внешнего рисунка. Это касается как поведения и действия каждого конкретного исполнителя, так и формы спектакля в целом. Масахиро Ясуда вместе со своими актерами создал направление под названием "Ёдзё-хан" ("Четыре с половиной татами", площадь японской комнаты). "Ёдзё-хан" - выражение, несущее несколько смыслов: во-первых, это название театрального направления, во-вторых, четыре с половиной татами - стандартное пространство комнаты, предназначенной для чайной церемонии, в-третьих, оно говорит нам об ограниченном жилом пространстве в современной Японии. В своих спектаклях Масахиро Ясуда подчеркивает это особо. В спектакле "Синяя птица" по пьесе Метерлинка действие происходит в крайне ограниченном пространстве, в центре которого помещается двухэтажная кровать. Актеры стеснены в движениях, вынуждены находиться близко друг к другу, и, таким образом, по мысли режиссера, перед нами должен возникнуть образ современного японского общества, особенность которого заключается в постоянном, вынужденном коллективизме.

Однако направление "Ёдзё-хан" возникло не само по себе. Выразительными средствами, которыми пользовались актеры театров "Но", "Кёгэн", "Кабуки", всегда являлись строго ограниченные движения и фонетика, подчеркивающая гласный звук. Театр "Яманоте" перенял эту традицию и в каждой своей работе пользуется этими техническими средствами. При этом перед нами - собирательный образ уже не героя легенды или мифа, а современного японца.

Итак, несмотря на то, что замечательный писатель Дзюнъитиро Танидзаки очень верно предугадал многие тенденции развития японского общества, несмотря на то, что его опасения оправдались в той, например, части, что Япония перестанет быть "страной тени", несмотря на то, что сами японцы все чаще повторяют фразу "У Японии есть все, но нет будущего", все же, если говорить об искусстве, то, как мы увидели, связь с прошлым не рвется. Японское искусство, дыша воздухом современности, согласно древней традиции, стремится к гармоническому взаимодействию старого и нового.

Герой романа Юкио Мисимы "Золотой храм", сжигая дотла национальную святыню, с удовлетворением произносит: "Еще поживем", однако так ли он уверен в своих словах?

Я надеюсь, что изложенное мною выше дает некоторое представление о том, как сложно и интересно проходит процесс развития японской культуры, как тесно переплелись здесь традиции, новые вливания и предчувствия будущего. В этом процессе заключен один из смыслов жизни людей.

Ольга Ключарева

[1] Танидзаки Дзюнъитиро. Похвала тени. В кн.: Танидзаки Дзюнъитиро. Похвала тени. Рассказы, эссе. С.-Петербург, Изд. Азбука-классика, 2001. Стр. 339

[2] Там же. Стр. 359.